– Четыре марки! – скромно, но с достоинством заявил Пьемур.

– Четыре марки? – Пергамол сделал вид, что ослышался, и стороны принялись ожесточенно торговаться. Менолли искренне восторгалась ловкостью, с которой Пьемур повел дело: для начала он заметил, что для тамбурина, сработанного подмастерьем, четыре марки – вполне разумная цена: ведь Пергамол не обязан объявлять, кто его сделал на самом деле.

Таким образом, он сможет выгадать на обмене тридцать вторую марки.

– А кто оплатит стоимость доставки? – парировал Пергамол.

На это Пьемур посоветовал ему продать тамбурин прямо на ярмарке, назначив цену выше, чем в киоске арфистов. Пергамол ответил, что должен окупить поездку, затраченное время и аренду прилавка, а это отнюдь не пустячные деньги. Пьемур предложил полюбоваться нарядно сверкающим лаком, еще раз послушать мелодичный перезвон тарелочек, искусно выкованных из лучшего металла… прекрасный инструмент для дамских ручек… А как отлично выдублена кожа – ни пятен, ни шероховатостей. Менолли понимала: несмотря на полную серьезность, с которой торгуются участники сделки, это игра со своими строгими правилами, которые Пьемур, как видно, усвоил с материнским молоком. Наконец, прозвучала окончательная цена – три с половиной марки, и рукопожатие скрепило сделку. Переговоры по поводу продажи дудочки прошли более гладко: Пергамол заметил, что у прилавка молча ждут двое мелких холдеров. Вскоре Пьемур с менялой ударили по рукам, и мальчуган, тяжело вздыхая и покачивая головой в адрес прижимистого Пергамола, спрятал монеты в карман. Он кивнул Менолли, чтобы она следовала за ним туда, где дожидались остальные, при этом вид у него был такой убитый, что девочка не на шутку встревожилась. Отойдя подальше от прилавка, Пьемур с облегчением вздохнул, на лице его расплылась широчайшая улыбка торжества, плечи распрямились, походка обрела обычную развязность.

– Разве я не говорил, что сумею поладить с Пергамолом?

– Так ты доволен? – изумилась Менолли.

– Еще бы! Три с половиной марки за тамбурин! И три за дудочку! Это же первоклассная цена! – Их окружили мальчишки, и Пьемур, довольно ухмыляясь и подмигивая, поведал им о своем успехе.

За труды он получил от каждого мальчика по четверти марки, сообщив Менолли, что они все равно остались в выигрыше: в цеховом киоске за продажу берут полмарки за вещь.

– Пошли, Менолли, побродим, – Пьемур схватил девочку за руку и потянул в толпу неторопливо прогуливающихся людей. – Я уже отсюда слышу, как пахнет пончиками! – мечтательно сказал он, избавившись от приятелей. – Остается только держать нос по ветру…

– Пончики? – Мастер Робинтон тоже упоминал про них.

– Тебя я, разумеется, угощу – ведь ты впервые на ярмарке, – поспешно добавил мальчуган, испугавшись, как бы она не обиделась, – но пойми, не могу же я кормить всех этих дармоедов!

– Мы только что пообедали…

– Торговаться – нелегкая работенка, – он облизнул губы в предчувствии любимого лакомства. – Сейчас самое время отведать сладенького. Знаешь, какая вкуснятина эти пончики – повидло в них так и пузырится! Сама попробуешь, вот только проберемся через толпу…

Он ловко прокладывал курс через людскую гущу. Наконец они поравнялись с широким разрывом в шеренге прилавков. Оттуда открывался вид на реку и зеленый луг, где паслись стреноженные скакуны торговцев. По всем дорогам тянулись вереницы гостей, съезжающихся из дальних горных и равнинных холдов. Их разноцветные платья и камзолы яркими пятнами пестрели на фоне свежей весенней зелени.

«Славный выдался денек, – подумала Менолли, – самый что ни на есть ярмарочный». – Пьемур снова схватил ее за руку, ворча, чтобы она не отставала.

– Не могли же они успеть продать все пончики, – засмеялась девочка.

– Зато они могут остыть, а я люблю, чтобы были горяченькие, пузырчатые!

Именно такими они и оказались – пекарь только что вынул их из печки, и они рядами лежали на подносе, хрусткая румяная корочка аппетитно поблескивала застывающим ягодным соком и сахарным сиропом.

– О, Пьемур! Что-то ты сегодня раненько! Только сначала покажи денежки.

Изобразив на лице крайнюю степень возмущения, Пьемур извлек из кармана тридцать вторую и предъявил недоверчивому пекарю.

– Здесь на шесть пончиков. – Шесть? Так мало? – на рожице мальчугана было написано полное отчаяние. – Ведь это все, что нам с товарищами по комнате удалось наскрести, – жалобно пробормотал он.

– Расскажи это своей бабушке, сорванец, – насмешливо фыркнул пекарь. – Я-то знаю, что ты все слопаешь один, а товарищам даже понюхать не оставишь.

– Мастер Палим…

– Лестью от меня ничего не добьешься. Ты отлично знаешь мое звание, так же, как и я твое. Шесть штук за тридцать вторую – и дело с концом! – Подмастерье – а именно такой значок украшал его камзол – снял с подноса шесть пончиков. – А кто этот долговязый паренек? Один из тех товарищей, которыми ты вечно морочишь мне голову?

– Никакой это не паренек, а Менолли.

– Менолли? – удивился пекарь. – Та самая девочка, которая написала песенку про файров? – К шести пончикам добавился седьмой.

Менолли стала рыться в карманах в поисках своей монеты.

– Вот тебе, Менолли, пончик для знакомства, и учти: как только у тебя заведется лишнее яйцо… – он не закончил фразы и, лукаво подмигнув, расплылся в улыбке, показывая, что шутит.

– Эй, Менолли, – Пьемур дернул девочку за руку и, вытаращив глаза, уставился на ее монету. – Откуда у тебя такое богатство?

– Мастер Робинтон дал утром. Сказал, чтобы я купила себе поясок и пончиков. Так что возьмите, подмастерье, я хочу расплатиться сама.

– Ни в коем случае! – бурно вознегодовал Пьемур, отталкивая протянутую руку Менолли. – Я же сказал: угощаю по случаю твоей первой ярмарки. К тому же я знаю, что это твоя первая в жизни монета. Так что не вздумай тратить ее на меня. – Отвернувшись, чтобы пекарь не заметил, мальчуган подмигнул Менолли.

– Ох, Пьемур, я не знаю, что бы делала без тебя все эти дни! – воскликнула девочка, стараясь обойти его, чтобы отдать Палиму деньги. – Я просто настаиваю…